— Раньше было можно, теперь, когда узел заглушен, уже нет. Ладно, что сделано, то сделано. Лучше давай думать, что будем дальше предпринимать.
— А какие варианты?
— Брать этого урода, — решительно произнес Габов. Краем глаза я уловил в комнате быстро густеющее марево, и оставшуюся часть речи Габова я пропустил мимо ушей. А потом марево окончательно сгустилось и превратилось в Эзерлей.
— Я потом перезвоню, — сказал я. Я попытался вспомнить имя — отчество Габова, но не смог. Пришлось обращаться к нему безлично.
— Постой! — завопил Габов, моментально растеряв все свое спокойствие. — Я еще самое главное не сказал!
— Потом, — отрезал я, положил трубку и повернулся к Эзерлей.
Эзерлей смотрела на меня лучистым взглядом, полным беспредельной любви, но любовь постепенно уходила из ее взгляда.
— Ты не любишь меня, — сказала она, и в ее словах было не осуждение, а только констатация факта.
— С чего ты взяла? — спросил я, хотя уже понимал, что она говорит правду, невозможно говорить неправду с таким лицом. С ней что-то произошло, ее аура стала совсем другой, что-то неведомое полностью изменило ее. И, кажется, я догадываюсь, что именно.
Эзерлей подтвердила мою догадку.
— Я побывала на Вудстоке, — сообщила она.
— Он не стал тебя учить? — удивился я. — Ты так быстро вернулась…
— Он уже научил меня всему, что я хотела, — улыбнулась Эзерлей. — Я попросила немногого — научиться любить по-настоящему, и оказалось, что почти все я уже знала сама. Некоторые мелочи я не умела делать, например, читать ауру…
— Мелочи? — воскликнул я. — Ты считаешь это мелочью?
— Это и есть мелочь, — сказала Эзерлей. — Любящие души все и так видят. Я никак не могла понять, почему ты настолько плохо меня понимаешь, не обращаешь на меня внимания, а теперь поняла. Ты меня просто не любишь.
— Нет!
— Да. Ты заботишься обо мне, помогаешь мне, трижды спас мою жизнь…
— А в третий раз когда? — задумался я.
— На Блубейке.
— А! Ну а тогда второй?
— На Шотфепке. А первый, — опередила мой вопрос Эзерлей, — на Оле. Помнишь, когда войска Нея Уфин Або пошли на штурм…
— Вряд ли это можно назвать спасением, — сказал я, — сначала подвергнуть опасности, а потом спасти — по-моему, это не считается.
— Тогда не считаются все три раза. Но я не упрекаю тебя, ты такой, какой есть, я не хочу подстраивать твою душу под свои принципы. Я не жалею о том, что у нас было, но теперь я вижу главное — мы несовместимы.
Так вот что имел в виду компьютер Блубейка, когда говорил, что для нас с Эзерлей нет мира, где нам будет хорошо. А я — то ломал голову… Но если это правда, как обидно!
— Мне тоже обидно, — будто ответила на мои мысли Эзерлей, — но я не позволяю обиде заставлять меня делать глупости. У нас было много хорошего, случалось и плохое, но хорошего было больше. Я не жалею, что мы встретились. Мы помогли друг другу и… в конце концов, мы прекрасно провели время.
Эзерлей бросила взгляд на смятую кровать, ее брови вдруг взмыли вверх, и она озадаченно хмыкнула.
— Что такое? — спросил я.
— Я поняла, что секс без любви больше не принесет наслаждения. Лучше уж сама с собой, так честнее. — Эзерлей увидела, как переменилось мое лицо, и поспешно добавила: — Извини, я не хотела тебя обидеть, я не знала, что…
— Да не извиняйся, — махнул я рукой, — теперь уже все равно. Ты уходишь?
— Да. А что, есть причины остаться?
— Ну… мне было бы приятно, если бы ты осталась, но тебя больше не волнует, что мне приятно, а что нет…
— Нет, что ты! — воскликнула Эзерлей. — Я тебя все еще люблю, и я очень хочу доставить тебе максимум удовольствия. Но я знаю, что это невозможно.
— Почему же? Вот в этой постели…
— Лучше давай запомним тот последний раз. Все последующие были бы гораздо хуже. Лучше жалеть об упущенном, чем о невозможном. Помнишь нопстеров? Планетарный компьютер следит, чтобы им не о чем было жалеть, и они забыли, что личность должна развиваться. Неужели ты хочешь стать нопстером в теле человека?
— А кем хочешь стать ты? — неожиданно спросил я.
— Поживем — увидим, — сказала Эзерлей и улыбнулась. — Нечего загадывать на будущее, все равно все выйдет не так и придется разочароваться. Песчинка в песочных часах не может знать, каким боком она упадет. Я с радостью приму то, что выпадет на мою долю, но я не буду гадать, что именно мне придется принять. Пусть будет что будет.
— Делай, что должно свершиться, что суждено, — процитировал я какого-то древнего философа.
— Ты понял! — просияла Эзерлей. — Теперь я могу покинуть тебя с легким сердцем. Ты можешь мне звонить, только, пожалуйста, не делай этого, пока боль от разлуки не уснет окончательно.
Где я беру свою боль? Я бегу, но она остается со мной, Отвори мою душу и вырви кишки— Пусть раскроется рана, раздвинет тиски И пусть боль ненавидит меня. Ты удержишь меня, пока боль не уснет. И проклятие крутит мой путь, Я не вижу, где надо свернуть, Отвори мою душу, но берегись: То, что встретит тебя, неспособно любить, И пусть грязь пятнает меня,
Ты отмоешь меня, насколько возможно.
Почему же твой выбор пал на меня? Не хочу быть с тобой, не могу без тебя. Я открою себя, и когда ты придешь, Мы сольемся и в камне останется нож
Но страх сотрясает меня.
И зло формирует меня.
Так держи же меня, пока боль не уснет.
Очень трудно расставаться с близким человеком, даже если ты понимаешь, что не любишь его. Хотя любишь или не любишь — вопрос философский, все упирается в определение любви, которого нет, и нельзя говорить, что ты любишь, можно говорить, что ты думаешь, что любишь, а это совсем разные вещи. В понятии любви есть две стороны. Наслаждение от близости, наслаждение от обладания, наслаждение от того, что ты кому-то нужен, — это все внутри. Но еще есть то, что вовне, — гордость, что ты обладаешь прекрасной женщиной, ощущение собственной полноценности и значимости. Когда женщина уходит, с внутренней составляющей разобраться несложно, достаточно понять, что нельзя сохранить то, что было, что, даже если она вернется, все будет по-другому. Сложнее с тем, что вовне. Габов спросит меня, куда делась моя инопланетная подруга, и что я скажу? Она ушла, потому что поняла, что я ее не люблю? Я могу так сказать, но я буду чувствовать себя полным ничтожеством, потому что от настоящих мужчин женщины не уходят. И поэтому я скажу, что она ушла непонятно почему, чужих вообще трудно понять, Габов важно покивает, разговор перейдет на другую тему, и мы больше никогда не будем вспоминать об Эзерлей. Но я буду знать, что я солгал, чтобы избежать унижения, и осознание этого унижает само по себе.